– Я держу рюкзак, – сказала она.

Пауль медленно ввел пальцы в песок возле ее руки, нащупал лямку.

– Ну-ка, вместе, – сказал он. – Только постепенно, чтобы не порвать…

Пока они вытягивали рюкзак, ссыпалось еще немного песка. Наконец лямка показалась на поверхности, и Пауль остановился, чтобы освободить из песка мать. Вдвоем они извлекли рюкзак из песчаной ловушки.

Через несколько минут они уже были на дне устья расщелины, так и держа рюкзак вдвоем. Пауль посмотрел на мать. Ее лицо и одежда были покрыты пятнами зеленой пены. Кое-где на засохшую пену прилип песок. Было похоже, что ее забросали комьями мокрого, липкого зеленого песка.

– Ну и вид у тебя, – усмехнулся он.

– Думаешь, ты чище? – отозвалась она.

Они засмеялись было, но смех тут же оборвался.

– Это моя вина, – проговорил Пауль. – Я был неосторожен.

Она пожала плечами (присохший песок посыпался с ее одежды).

– Я ставлю палатку, – решил Пауль. – Стоит раздеться и вытряхнуть песок. – Он отвернулся и открыл рюкзак. Джессика кивнула – внезапно ощутив, что у нее не осталось сил, чтобы говорить вслух. – Смотри-ка, здесь в скале крепежные отверстия! – сказал Пауль. – Кто-то уже ставил тут палатку…

«Почему бы и нет?» – подумала Джессика, отряхивая одежду. Место было подходящим для лагеря: между высоких скальных стен, а впереди, километрах в четырех, – еще стена; до песка достаточно далеко, чтобы укрыться от червей, – но не так далеко, чтобы к нему было тяжело спускаться…

Повернувшись, Джессика увидела, что Пауль уже поставил диститент. Его ребристый купол сливался с камнем стен ущелья. Пауль подошел к ней, поднял бинокль, быстро подкрутил его, регулируя внутреннее давление, сфокусировал масляные линзы на противоположной стене – золотисто-бурые в лучах утреннего солнца скалы поднимались над песками.

Джессика смотрела, как Пауль разглядывает этот апокалипсический ландшафт с его каньонами и песчаными реками.

– Там что-то растет, – сказал он.

Джессика достала из рюкзака второй бинокль, встала рядом с сыном.

– Вон там, – показал он, не отводя бинокль от глаз.

– Сагуаро, – сказала она. – Эта сухая штука…

– Поблизости могут быть люди.

– Может, тут просто была ботаническая станция? – предположила, она.

– Вряд ли, мы слишком углубились на юг в Пустыню, – ответил он, опустил бинокль и почесал под носом, возле фильтров, – он почувствовал, как высохли и потрескались его губы, и особенно сильно ощутил во рту сухой вкус жажды. – Такое ощущение, что тут живут фримены, – добавил он.

– Ты уверен в их дружелюбии?

– Кинес, во всяком случае, обещал их помощь.

«Но эти люди Пустыни – народ отчаянный, – подумала она. – Потому что они каждый день сталкиваются с отчаянными ситуациями; я сегодня ощутила на себе отчаянность и отчаяние… Они могут убить нас ради нашей воды».

Она закрыла глаза и, усилием воли вытеснив образ Пустыни, вызвала видение Каладана. Это было еще до рождения Пауля. Они – она и герцог Лето – были на отдыхе, путешествовали. Они летели над джунглями Юга, яркой листвой дикого леса, над рисовыми чеками в устьях рек. Среди зелени виднелись муравьиные тропы, по которым тянулись караваны, – носильщики несли грузы на шестах, поддерживаемых силовыми генераторами. А вдоль побережья качались на волнах белые лепестки тримаранов-дхоу…

Все ушло!

Джессика открыла глаза. Неподвижная пустыня в нарастающей жаре нового дня. Беспокойные демоны жары уже начали баламутить воздух над раскаленным песком. Каменная гряда за песчаным заливом, казалось, была видна через дешевое волнистое стекло.

Устье ущелья на миг занавесила песчаная дымка – маленький обвал сорвался с кручи, то ли от порыва утреннего ветра, то ли сбитый коршунами, которые один за другим начали сниматься с вершины. Когда пескопад прекратился, Джессика все еще слышала его шелест – и этот шелест становился все громче! Кто раз слышал этот звук, уже не мог забыть его.

– Червь, – прошептал Пауль.

Он появился справа с тем непринужденным величием, которое нельзя было бы оставить без внимания. Огромная продолговатая гора, изгибающаяся при движении, разрезая песчаные волны, появилась в поле их зрения. Передняя часть горы слегка приподнялась, отвернула, пыля – точно дугообразная волна в воде, – и исчезла, уйдя куда-то влево.

Звук постепенно стих.

– Видел я космические фрегаты, что были поменьше… – прошептал Пауль.

Она кивнула, не отрывая взгляд от пустыни. Там, где прошел червь, остался завораживающе ровный след. Уныло-бесконечный, тянулся он перед ними, словно маня за собой, под далекую линию горизонта.

– Когда отдохнем, – сказала Джессика, – продолжим твои занятия.

Он подавил внезапное раздражение.

– Мама, а тебе не кажется, что можно было бы обойтись и без…

– Вот ты сегодня ударился в панику, – строго сказала она. – Возможно, ты и знаешь свой разум и бинду-иннервацию лучше меня. Но вот свою прана-мускулатуру тебе еще изучать и изучать. Видишь ли, тело порой начинает действовать само по себе, независимо от своего хозяина. Я могу тут еще многому научить тебя. Ты должен научиться контролировать каждую мышцу, каждый нерв своего тела, научиться управлять ими. Тебе нужно повторить работу с руками. Начнем с мускулатуры пальцев, сухожилий кисти и чувствительности подушечек. – Она повернулась. – А теперь – ступай в палатку.

Он согнул и разогнул пальцы, наблюдая, как мать забирается в диститент, проползая через отверстие сфинктерного клапана. Кажется, он все равно не сумеет отговорить ее – она упорна в своем намерении. Придется подчиниться…

«Не знаю, что они со мной сделали, но и я сам кое-что сделал для этого», – подумал он.

Это надо же – повторить работу с руками!

Он посмотрел на свою руку. Какой беспомощной кажется она по сравнению с таким чудовищем, как этот червь…

6

– Ты, значит, и есть тот самый знаменитый Гурни Халлек, – повторил его собеседник.

Халлек стоял в круглом, вырубленном в скале зале, оборудованном подо что-то вроде конторы, напротив сидящего за металлическим столом контрабандиста. На хозяине кабинета были фрименские одежды, но глаза не были такими беспросветно-синими, как у фрименов, выдавая, что ему нередко приходится есть инопланетную пищу. Помещение имитировало центральный командный пункт космического фрегата – на одной шестой стены размещались экраны интеркомов и внешнего обзора, с обеих сторон дугу экранов замыкали пульты управления вооружением, а стол выступал из противоположной стены.

– Я – Стабан Туек, сын Эсмара Туека, – представился контрабандист.

– Тогда я именно тебя должен благодарить за оказанную помощь, – поклонился Халлек.

– А-а, благодарность… – неопределенно сказал Туек. – Что ж, присаживайся.

Из стены, возле экранов, выдвинулось корабельного типа глубокое кресло, и Халлек со вздохом опустился в него. Он почувствовал, как устал. Теперь он видел свое отражение в темной поверхности экрана возле контрабандиста и скривил губы, заметив тяжелые линии на своем бугристом лице – следы усталости. Багровый шрам от чернильника на скуле тоже искривился от его гримасы.

Оторвавшись от отражения, Халлек взглянул на Туека. Да, он походил на отца – те же густые тяжелые брови, такие же рубленые черты…

– Твои люди сказали мне, что твой отец убит Харконненами, – проговорил Халлек.

– Может, Харконненами, а может – и предателями из ваших, – бросил Туек.

Гнев почти заставил Халлека забыть об усталости.